Николай Гумилёв в “Реквиеме” Анны Ахматовой
Как известно, биографической основой для ахматовского “Реквиема” (1935-1961) послужил арест её третьего мужа Николая Пунина и её сына Льва Гумилёва. Но и страдальческая тень Николая Гумилёва без сомнения бросает отсвет на читательское восприятие цикла.
Приведём характерный отрывок из воспоминаний Лидии Жуковой, которая в 1935 году однажды оказалась соседкой Ахматовой в бесконечной тюремной очереди: «Вот и её черед, она подошла к окошку-щёлке, - там какие-то петлицы и неприступный манекен; негромко, не разжимая рта, она произнесла положенное: “Ахматова - Гумилёву” (...) По застывшей очереди волной отзывались эти имена. Льва Гумилёва, сына двух поэтов, наказывали за грехи отцов, быть может, только за то, что они поэты» (Цит. по: Ахматова A. A. Requiem / Сост. и прим. Р. Д. Тименчика при участии К.М. Поливанова. М., 1989. С. 155-156).
Судя по дневнику Н. Н. Пунина, в фамилии отца была склонна искать причину ареста сына и сама Ахматова: “...Что он видал, мой мальчик? Он никогда никаким образом контрреволюционером не был... Способный, молодой, полный сил - ему завидуют и сейчас используют то, что он сын Гумилёва... Как из меня сделали вдову Гумилёва” (Там же. С. 194).
Но ведь и в ахматовском “Реквиеме” упоминание о Гумилёве-сыне соседствует с упоминанием о Гумилёве-отце:
Тихо льётся тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень.
Видит жёлтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Это женщина одна.
Муж а могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Помимо очевидной переклички с детской считалкой о месяце, “который вынул ножик из кармана”, это стихотворение содержит отсылку к знаменитой ахматовской “Молитве” 1915 года:
Дай мне горькие годы недуга,
Задыханья. бессонницу, жар,
Отыми и ребенка, и друга,
И таинственный песенный дар -
Так молюсь за Твоей литургией
После стольких томительных дней,
Чтобы туча над тёмной Россией
Стала облаком в славе лучей.
Сбылось почти всё, о чём просилось: были “дарованы” болезнь, бессонница, потеря “и ребёнка, и друга”. Только вот вместо солнца, залившего Россию лучами славы, из тумана вышел зловещий “желтый месяц” “в шапке набекрень”. А потому истовая “Молитва” Ахматовой о России теперь сменяется обращением поэтессы к людям России: “Помолитесь обо мне...”
Стихотворение “Тихо льётся тихий Дон...” в мини-цикле "Вступление”, открывшем "Реквием”, помещено вторым. Четвёртым - стихотворение “Показать бы тебе, насмешнице...”:
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей.
Царскосельской весёлой грешнице.
Что случится с жизнью твоей -
Как трёхсотая, с передачею.
Под Крестами будешь стоять
И своею слезою горячею
Новогодний лёд прожигать.
Там тюремный тополь качается.
И ни звука - а сколько там
Неповинных жизней кончается...
Представляется более чем вероятным, что эти строки сознательно ориентированы на стихотворение Николая Гумилёва “Память” (которое Ахматова в своих позднейших записных книжках назвала “замечательнейшим” из произведений поэта. См.: Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). М.-Torino, 1996. С. 639).
“Память”, напомним, строится как каталог портретов автора стихотворения в разные годы жизни (“Самый первый: некрасив и тонок...”; "И второй... любил он ветер с юга...”; “Я люблю избранника свободы, / Мореплавателя и стрелка...”). На исходном контрасте выстроено и стихотворение Ахматовой.
Дополнительным сигналом, указывающим на присутствие в стихотворении "Показать бы тебе, насмешнице...” гумилёвской темы, может послужить упоминание о Царском Селе в третьей его строке.