«Мировая империалистическая война 1914-18 гг. сыграла громадную, поистине рубежную роль в судьбах русской литературы. Она форсировала и завершила процесс разложения и распада буржуазно-дворянской литературы в России. Империалистическая война вызвала громадную литературу. В течение ряда дет воина являлась монопольной темой русских писателей, так же как писателей всех воюющих стран. Война внесла роковую трещину в буржуазно-дворянский литературный лагерь: одних привела к окончательному творческому кризису и вырождению, других просветила и идейно закалила, подготовив их переход на сторону атакующего класса. Об этом двойном значении войны писал Ленин: «Война забивает и надламывает одних, закаляет и просвещает других, как и всякий кризис в жизни человека или в истории народов».»
«Г-н Гумилев призывает встречаться «в вечном блаженстве мечты», любуется на «радугу созвучий над царством вечной пустоты», славит «безумное пение лир», предлагает людям будущего избрать невестой — «Вечность», уверяет, что он — «пропастям и бурям вечный брат» и т.д. и т.д.»
«Стихи Н. Гумилева теперь красивы, изящны и, большею частью, интересны по форме; теперь он резко и определенно вычерчивает свои образы и с большой обдуманностью и изысканностью выбирает эпитеты.»
«Страна Н. Гумилева, это — какой-то остров, где-то за «водоворотами» и «клокочущими пенами» океана. Там есть пленительные всегда «ночные» или вечно вечереющие горные озера.»
«По-прежнему холодные, но всегда продуманные стихи Н. Гумилева оставляют впечатление работ художника одаренного, любящего свое искусство, знакомого со всеми тайнами его техники.»
«Статьи С. Городецкого и Н. Гумилева имеют две стороны: критику символизма как предшествовавшей школы поэзии, отжившей, по мнению авторов, свой век, и утверждение новых принципов, именно акмеизма.»
«Коли признать основным принципом искусства нераздельность формы и содержания, то стихи г. Гумилева пока большей частью не подойдут под понятие искусства.»
«Темам экзотическим не менее, чем античным, обязан г. Гумилев лучшими своими удачами. Минуя колоритную, но выдержанную в нудно нисходящих ритмах г. Блока, вещицу «Приближается к Каиру судно», далее малоуспешное покушение на завоевание царства Шехеразады.»
«Я обнажил, мне кажется, интимный стержень нового цикла. Между тем, Гумилев слыл и слывет у многих парнасцем по содержанию и форме, т. е. безличным и педантичным нанизывателем отраженных чувствований, собирателем живописных эпитетов и радостных звонов. »
«Все стихи г. Гумилева фантастичны. И его образы наделены случайными чертами. Как поэт, Н. Гумилев очень неровен и часто умеет хорошее целое ловко испортить двумя-тремя мелочами.»
«Есть поэты и стихи, о которых трудно спорить, — так, очевидна их ненужность и ничтожность. И о таких поэтах очень трудно высказаться. В самом деле, что можно сказать о Гумилеве?»
«Но, конечно, всего больше и смелее — на правах ученика — берет он у Брюсова. Отсюда черпает он и мысли, и темы, и размеры, и все технические приемы. Но там, где Брюсов поражает своей классической строгостью и величавой формой, Гумилев — напыщен и вылощен.»
«Наше время воскресило культ формы. Ставшее банальным наследие недавней старины предано насмешке, властителями опять возглашены гении давнего прошлого. Бесконечно изощрены рифмы и размеры. Пишутся специальные исследования о лирическом ритме.»
«Среди учеников Брюсова выделяется даровитый Н. Гумилев. Он не хуже мэтра умеет пользоваться сокровищами пушкинской речи и украшать свой стих жемчугами метафор во вкусе изысканного парнасца.»
«Есть у поэта Н. Гумилева стихотворение «Читатель книг», где он рассказывает, как любит «неутомимо плыть ручьями строк, в проливы глав вступать нетерпеливо»»
«Сами по себе стихотворения г. Гумилева не плохи: они хорошо сделаны и могут сойти за… почти поэзию. Вот в этом-то роковом почти и скрывается непереходимая пропасть между живой поэзией и мертвыми стихами г. Гумилева.»
«Задолго до того, как определились особенное душевное настроение и самостоятельная поэтика новой школы, еще в эпоху расцвета символизма началась литературная деятельность Н. Гумилёва. Но уже в ранних стихах поэта можно увидеть черты, которые сделали его вождем и теоретиком нового направления.»
«В новом сборнике Гумилева есть поэма, скромно названная «Пятистопные ямбы». Она в числе немногих датированных пьес, и самая дата выделяет ее из числа других: 1912-1915 гг. »
«Если в поэзии Гумилева и мало «символа величия» — того «высокого косноязычия», которое «как всякий благостный завет» даруется поэту, несомненно все же, что в многих строфах «Колчана» Гумилев точно начинает «чувствовать к простым словам вниманье, милость и благоволенье», а всякое истинное чувство заразительно»
«Нельзя не чувствовать, что по своему внутреннему характеру поэзия Гумилева должна быть «большим искусством». То, что прежде появлялось лишь спорадически, отразилось в «Колчане» полностью.»
«Стихи Н. Гумилева написаны отчасти в тонах старой школы, простым, звучным и задушевным языком, — и в этом их главное достоинство. Темы тоже не блещут новизной, но и это является скорее плюсом, чем минусом.»
«Поэзия Гумилева в этом смысле близка поэзии Теофиля Готье. Само собою разумеется, что ни «мэтр и друг» Бодлера, ни наш талантливый [поэт] современник вовсе не нуждаются в оправдании, когда утверждается такое понимание их поэзии.»
«Для Гумилева Гондла все же, в конце концов, не только художественный образ, но живой и побежденный христианин, загнанный и затравленный царь. И непременно здесь, на земле, среди этих вот язычников, нужна ему окончательная победа.»
«Н. Гумилёв не взлетал, а всходил. Крылья прозрения у него были заменены твердой поступью вкуса и зоркости. Больше у него нет ничего. И уже если вкус и зрение ему изменили, конец всему.»
«Н. Гумилёв, верный рыцарь и паладин «чистого искусства». В наше безбумажное время так приятно взять в руки книжку, напечатанную тонким шрифтом на бумаге чуть ли не «слоновой»: «Мик», африканская поэма.»
«В статье Н. Гумилева на первой же странице указано, что «родоначальник всего символизма как школы — французский символизм» и что он «выдвинул на первый план чисто литературные задачи: свободный стих, более своеобразный и зыбкий слог, метафору и теорию соответствий».»
« Надо быть справедливым к Гумилеву: он не делал ничего предосудительного, чтобы влюбить в себя публику. Он отнюдь не потакал, например, ее тяге к изменчивой злободневности.»
«Рассказы Гумилева слабее, в них мы находим слишком явное подражание Эдгару По. Слабее и посмертный сборник, куда несравненно менее одаренные ученики поместили зачастую довольно безвкусные корнетские мадригалы, которые лучше было бы оставить до полного собрания сочинений.»
«Дорогой Гумилев, бессмертные попугаи которого с маниакальной, то есть неразумной, то есть именно попугайной неизменностью повторяют Ваши — двадцать лет назад! — молодого «мэтра» сентенции, так бесследно разлетевшиеся под колесами Вашего же «Трамвая»»
«В русском мышлении понятие о поэтичности слишком легко связывается с понятием о беспорядке. Поэт мыслится, как существо лохматое, немытое, долговолосое.»
«Теперь мы без боязни можем сказать, что несколько опасались этого склепа и для Гумилёва, открывшего новой книгой широко двери новым возможностям для себя и новому воздуху.»
«Большая свобода форм, более прочувствованная лирика, стремление к большей простоте, освобождение от романтического эстетизма. При сохранении всей крепости стиха и выдержанности форм нам кажутся показателями очень симптоматическими не только для одного Гумилёва.»
«Риск, разумеется, сопряжен со всяким начинанием. Открыть двадцать первый театр в Петербурге, кабаре, ресторан, кофейню, просто продуктовую или книжную лавочку — все рискованно. Но не во всяком риске есть отвага и не всякая отвага прекрасна.»
«В ожидании чудес реального мира, Н. Гумилев ладью за ладьей, «трирему» за «триремой» снастит и снаряжает для своих завоевательных плаваний и, совершив набег на новый остров, возвращается с отборной добычей.»
«Место действия - почти во всех новеллах нерусская земля. Лишь одна: "Путешествие в страну эфира", повидимому, местом действия имеет Россию. Но сам сюжет настолько отдален от обычной жизни, что место действия не имеет никакого значения.»
«Перед глазами тоненькая книжечка: «Н. Гумилев. Шатер. Стихи. Издание цеха поэтов. 1921 г.». По дате на первой странице эти стихи написаны в 1918 году, но напечатаны они лишь в нынешнем году, незадолго до мученической кончины убитого палачами поэта.»
«Не надобны, конечно, преувеличения ни в ту, ни в другую сторону: Гумилев большим поэтом никогда не был и было бы только курьезно спрашивать у него широкой и всякому нужной поэзии. Разумеется, и описанная нами трагедия пиитическая в значительной мере носит книжный характер.»
«Муза Гумилёва живет в призрачной, воображаемой стране. Ничего не значит, что поэт сам побывал в далеких странах, видел воочию пустыни Африки и много иного, — в той стране, где живет его муза, все преображается, видоизменяется по ее прихоти. Там все необычайно изумительно, героично и таинственно.»
«Русская поэзия, как и русская природа, так же как и русский дух, в изначальных, органических своих стихиях — пассивно мечтательна, созерцательна, женственна.»
««К синей звезде». Небольшой сборник посмертных стихов Гумилёва; стихотворения эти были написаны Гумилёвым в альбом, во время пребывания поэта в Париже в 1918 г. Печатаются с подлинника.»
«В творчестве Николая Гумилёва до сих пор обращали внимание на его формальную, в лучшем случае — сюжетную сторону. Он до последних дней своих оставался — для одних — «поэтом изысканного жирафа», для других — исключительно холодным, внешним мастером, как — в своем искусстве — Бенвенуто Челлини или Берлиоз. Не умея вчитаться глубже, видели только внешнюю сторону его творчества.»
