Содержание

Письма

Дорогой Валерий Яковлевич!

Я так долго не писал Вам по двум причинам: во-первых, надеялся, что Вы напишете мне вскоре, а во-вторых, думал, что мне удастся написать несколько стихотворений, чтобы по обыкновенью послать Вам. Ни то, ни другое не оправдалось. Стихотворенье я написал, но очень слабое и, если бы не привычка и не новая для меня форма, ни за что бы не послал его Вам. На днях я получил №1 «Весов» и пришел в восторг, узнав, что «все в жизни лишь средство для яркопевучих стихов». Это была одна из сокровеннейших мыслей моих, но я боялся оформить ее даже для себя и считал ее преувеличенным парадоксом. Теперь же в цепи Ваших стихов она кажется вполне обоснованной истиной, и я удивляюсь ее глубине, как удивился бы угольщик своему собственному сыну, воспитанному в королевском дворце. Видите, я даже впал в семинарский стиль. Из всего цикла мне больше всего понравился «Лунный Дьявол». Неправда ли, рога — это лучи, а агатовые взоры — это пятна на луне? Удивительное сочетание четкости с тонкостью.

Почему-то предположив, что мой «Камень» Вам не понравится, я послал его в «Образованье». Если же я ошибся и Вы думаете взять его, напишите, я пошлю в «Об.<разованье>» извиненья.

Когда Вы вздумаете писать мне, скажите хоть несколько слов о моем «Андрогине» («Тебе никогда не устанем молиться...») и что Вы думаете с ним делать? «Он» меня очень интересует. Сейчас я пишу философско-поэтический диалог под названьем «Дочери Каина», смесь Платона с Флобером, и он угрожает затянуться. Когда кончу, непременно пошлю Вам. Не так давно я познакомился с новым поэтом, мистиком и народником Алексеем Н. Толстым (он посылал Вам свои стихи). Кажется, это типичный «петербургский» поэт, из тех, которыми столько занимается Андрей Белый. По собственному признанию, он пишет стихи всего один год, а уже считает себя maître’ом. С высоты своего величья он сообщил несколько своих взглядов и кучу стихов. Из трех наших встреч я вынес только чувство стыда перед Андреем Белым, которого я иногда упрекал (мысленно) в несдержанности его критик. Теперь я понял, что нет таких насмешек, которых нельзя было бы применить к рыцарям «Патентованной Калоши».

Сегодня собираюсь пойти к Ренэ Гилю; у него прием.

Может быть. Вам не будет трудно в начале второй из моих новелл перечеркнуть слово «Симла» и поставить вместо него «Мартишор». Первого зверя я выдумал сам, о втором упоминает Аристотель.

Искренне преданный Вам Н. Гумилев.

На пиру

Влюбленный принц Диего задремал
И выронил чеканенный бокал,
И голову склонил меж блюд на стол,
И расстегнул малиновый камзол.

И видит он прозрачную струю,
И на струе стеклянную ладью,
В которой плыть уже давно, давно,
Ему с его невестой суждено.

Вскрываются пространства без конца,
И, как два взора, блещут два кольца.
Но в дымке уж заметны острова,
Где раздадутся тайные слова,
И где венками белоснежных роз
Их обвенчает Иисус Христос.

А между тем властитель на него
Вперил свой взгляд, где злое торжество.
Прикладывают наглые шуты
Ему на грудь кровавые цветы,
И томная невеста, чуть дрожа,
Целует похотливого пажа.

Н. Гумилев.