Николай Гумилёв. Поэт-разведчик
Со времен мифического одиссея известно, что самое лучшее прикрытие для ведения разведывательной работы - это путешествие. причем путешественник может даже и не знать-не ведать о том, что он выполняет такую "интересную" функцию. здесь все зависит от умело "поставленной" задачи и еще более умело "организованной" отчетности: недаром еще совсем недавно даже самые простые советские люди называли незабвенный "интурист" самым многочисленным филиалом КГБ.
Так было и будет, вероятно, всегда, несмотря на гигантские возможности современной космической и прочей радиоэлектронной техники. Высшим же пилотажем в этой области может считаться деятельность не глубоко законспирированных профессионалов, а людей известных, даже знаменитых в совершенно другой сфере человеческой деятельности, но оказавших, иногда даже не догадываясь об этом, неоценимые услуги спецслужбам своих стран.
Об одном из таких героев невидимого фронта наш рассказ-версия, ибо сказано древними: "Судите о человеке не по словам его, а по делам".
1 сентября 1921 года в "Петроградской Правде" было дано сообщение о так называемом "деле Таганцева", и тут же приведены списки осужденных по нему и расстрелянных. Последний содержал 61 имя, а под № 30 в нем значился:
Гумилев Николай Степанович, 33 дет, 6. дворянин, филолог, поэт, член каыегии "Изд-во Всемирная Литература", беспартийный, б. офицер. Участник Петроградской Боевой Организации, активно содействовал составлению прокламации контрреволюционною содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности.
На первый взгляд кажется, что в первой части этого страшного документа дано полное представление о происхождении и роде занятий убиенного. Но это только на первый взгляд, так как здесь ничего не сказано о том, что параллельно с литературной работой Николай Степанович Гумилев был известен и своими путешествиями по Европе, и особенно по Африке, коих с 1907 по 1913 год он совершил как минимум три с целью, как он не уставал афишировать, поохотиться на леопардов и слонов и набраться экзотических впечатлений.
Такой пропуск в посмертной характеристике не мог не насторожить многих, знавших Гумилева не понаслышке, и сразу же привел к появлению слухов о том, что гибель Николая Степановича инспирирована западными спецслужбами, решившими таким образом избавиться не от филолога и поэта, аотразведчика Гумилева.
До тех пор пока литературное и эпистолярное наследие Н.С. Гумилева было под залретом, одни этим слухам охотно верили, другие считали чистым вздором и не находили в них ни капли правды.
Теперь ситуация резко изменилась. После того как на излете советской власти, именно в 1987 году, были опубликованы результаты архивных изысканий, проведенных заслуженным юристом РСФСР, государственным советником юстиции второго класса Г.А. Тереховым и не обнаруживших никаких документов, свидетельствовавших об участии поэта в "Таганцевском заговоре", появилась масса публикаций, связанных, как говорится, с жизнью и деятельностью поэта и, что самое главное, путешественника Николая Гумилева. Именно эти материалы, как оригинальные произведения самого поэта, так и воспоминания о нем, но особенно его собственные путевые дневники позволяют взглянуть на его увлечение Африкой и на его путешествия в глубь этого континента именно с точки зрения подтверждения тех старых слухов о причастности поэта и путешественника к деятельности русской разведки в этом регионе мира.
Как известно, к началу XX века раздел Восточной и Северо-Восточной Африки между Англией, Францией, Италией и частично Германией был завершен. Единственной страной, которая сумела дать успешный отпор европейским, точнее итальянским колонизаторам, и сохранить свою независимость, была только Эфиопия или, как тогда ее называли, Абиссиния. Свои интересы имела в этом регионе и Россия, но больше идеологического, точнее - религиозного плана.
Но вернемся к Николаю Степановичу Гумилеву. Надо признать, что прямых указаний и документов на его причастность к деятельности разведывательного управления российского Генерального штаба никем не обнаружено и. вероятно, не будет обнаружено никогда. Отечественная разведка, когда хотела, умела работать не только профессионально, но и элегантно. А вот косвенных свидетельств такой работы филолога и поэта, как представляется, более чем достаточно. При этом следует допустить, что первые две экспедиции - 1907 и 1910 годов - он, скорее всего, действительно совершил на свой страх и риск, чего никак нельзя сказать об экспедиции 1913 гада - самой длительной и насыщенной, проведенной аккурат за год до начала Первой мировой войны и трехлетней (1914 - 1917) гражданской войны в Эфиопии.
Третья экспедиция Николая Степановича, длившаяся с 10 апреля по 20 сентября предвоенного 1913 года, проходила под прямым патронажем Музея антропологии и этнографии Императорской Академии наук. Директор музея академик Василий Васильевич Радлов в немыслимо короткие сроки договорился с Правлением русского Добровольного флота о бесплатном проезде Н. С. Гумилева и его спутника НЛ. Сверчкова на пароходе флота от Одессы до Джибути и обратно.
Официально Н.С. Гумилеву предписывалось отправиться "в Абиссинию для собирания этнографических коллекций и для обследования племен галла и сомали". Сам Н.С. Гумилев в своем дневнике детализирует и уточняет поставленные перед ним задачи, очень далекие от постоянно рекламируемой им экзотической охоты: "Я должен был отправиться ... в область, лежащую между Сомалийским полуостровом и озерами Рудольфа, Маргариты, Звай; захватить возможно больший район исследования; делать снимки (выделено мной. - А.П.), собирать этнографические коллекции, записывать песни и легенды" - Не здесь ли "спрятана" основная задача экспедиции - отснять возможно больший район исследований? Недаром в официальный отчет заказчику, то есть Музею антропологии и этнографии, войдут три этнографические коллекции и ни слова не будет сказано о четвертой - огромной коллекции фотографий. А ведь двойное назначение фотоматериалов хорошо известно: они могут использоваться не только в "Справочнике-путеводителе туриста", но и с целью инженерной разведки.
Есть в дневниках Гумилева любопытные сюжеты. Рассуждая о судьбе маленького независимого султаната Регейта, он обмолвился об особенностях его геополитического положения: "А выход к морю есть". Это, конечно же, оговорка, но даже не "по Фрейду", а "по разведчику". И таких примеров можно привести немало.
Если же обратиться к некоторым документам, то в них окажется также немало интересного с точки зрения обсуждаемого вопроса.
Например, известно, что во время Первой мировой войны Н.С. Гумилев подал в Генеральный штаб России специальный меморандум, в котором дана всесторонняя характеристика Абиссинии с точки зрения "военного потенциала". И поэт знал, что говорил, ведь за время пребывания в Абиссинии он "... познакомился со многими министрами и вождями и был представлен ко лвору бывшего императора ..." (вероятно, Менелика II. - А.П.), а также сумел познакомиться с будущим императором Эфиопии Хайле Селассие I, в ту пору губернатором Харрара по имени Тафари. В конце войны - весной 1918 года - Н.С. Гумилев предложил свои услуги как "специалиста по Абиссинии" союзникам, стремился попасть на месопотамский фронт, но, как деликатно написано в предисловии к 1-му тому сочинений поэта, вышедшему в Вашингтоне в 1962 году, " ... к отправке Гумилева на Ближний Восток встретились какие-то препятствия с английской стороны".
И эти препятствия, непонятные когда-то Н. С. Гумилеву, поняты теперь, когда стало хорошо известно, что в это время англичанам хватало забот о).своим собственным "специалистам по Востоку" - знаменитым Томасом Эдвардом Лоуренсом, более известным под именем Лоуренс Аравийский. Посему Николай Абиссинский союзникам был не нужен.
Надо ли уточнять, что эти и многие другие действия Николая Степановича Гумилева сопровождались перепиской и согласованиями на генеральском уровне, что как-то не вяжется с его скромным званием прапорщика.
Отсюда и возникает законный вопрос: кто же был расстрелян под № 30 где-то возле Бсрнгардовки или (по последним данным) где-то в Ковалевском лесу под Петроградом в 20-х числах августа 1921 года? Русский дворянин и офицер, кавалер двух солдатских Георгиевских крестов, разделивший участь таких же боевых офицеров и моряков Кронштадта? Безусловно. Поэт Божией милостью, один из ярчайших представителей Серебряного века, стоявший в расстрельной шеренге плечом к плечу со своими читателями - профессором-юристом, проректором Петроградского университета Н.И. Лазаревским, крупным химиком-технологом, профессором М.М. Тихвинским, геологом В.М. Козловским, скульптором князем СА Ухтомским и многими другими? Несомненно. А может быть, пулю получил отважный путешественник и выдающийся разведчик? Вряд ли кто-то теперь сможет ответить на этот вопрос утвердительно или отрицательно.
Но все-таки, кажется, неспроста торопил следствие тогдашний местечковый вожачок Петрограда Григорий Евсеевич Зиновьев, он же - Радомысльский, он же Апфельбаум, в открытую подтвердив и отработав таким образом кликуху "германского шпиона", накрепко приклеенную к нему всевидящим народом каких-то четыре года назад.